Без ума от любви - Страница 53

— В гонг бьют в семь сорок пять, ужин подают в восемь. У нас принято переодеваться к вечеру, миссис Экерли. Не опаздывайте.

Бет взяла руку Йена, пытаясь скрыть волнение.

— Называйте меня Бет, пожалуйста, — сказала она. — Я больше не миссис Экерли, и я стала, к нашему взаимному удивлению, вашей сестрой.

Харт застыл на месте, Йен, глядя на него, поднял брови, затем повернулся и вывел Бет из комнаты. Когда они вышли, окруженные ожидавшими их собаками, Бет, прищурившись, с беспокойством посмотрела на Йена. Но на лице Йена была такая широкая улыбка, какой Бет еще не видела.

Она была удивительной, необыкновенной женщиной. У Йена потеплело на сердце, когда Бет вышла из своей гардеробной в платье из темно-синего шелка. Декольте обнажало ее грудь, словно созданную для бриллиантового колье, которое он только что подарил ей. Бет, когда он предложил ей руку, чтобы отвести ее вниз на ужин, спокойно взглянула на него.

Колье принадлежало его матери. Йен помнил, как его отец гордился ее красотой, помнил, в какую ярость от ревности приходил он, когда какой-либо мужчина всего лишь смотрел на нее. Отец терял власть над собой, что приводило ужасным последствиям.

Любая другая женщина падала в обморок от страха, когда на нее устремлялся этот знаменитый взгляд Харта. Сама жена Харта не раз теряла сознание от этого взгляда. Но не Бет. Она стояла, выпрямившись во весь свой рост, и говорила Харту все, что о нем думала.

Йену хотелось рассмеяться так, чтобы от смеха задрожали портреты его прославленных предков. Иногда Харту требовался хороший пинок в зад, и если Бет хотела это сделать, Йен ей позволил бы.

Когда они вошли в столовую, Харт был спокоен и с подчеркнутой вежливостью стоял, пока Йен не усадил Бет. Харт занял стул во главе стола, а Йен и Бет сидели напротив друг друга, в нескольких футах от него.

Если бы Харта здесь не было. Йен мог бы поужинать в маленькой столовой в принадлежавшем ему крыле дома. Там они с Бет сидели бы рядом и наслаждались уединением.

Ему хотелось побыть с ней в гардеробной, помочь ей одеться к обеду, но появился Керри, который заявил, что приготовит ванну, побреет Йена и приведет его в порядок. Через руку Керри был переброшен килт Йена Маккензи.

Когда Йен и Бет удалятся в спальню, Йен отпустит слишком уж усердных слуг и сам разденет Бет. Он решил, что должен заснуть и проснуться в ее объятиях.

— Ты меня слышишь? — резко спросил Харт.

Йен разрезал лежавшую в его тарелке рыбу и постарался вспомнить слова, произнесенные Хартом, пока внимание Йена было поглощено Бет.

— Договор, который ты составил в Риме. Ты хотел, чтобы я прочел его и запомнил. Я сделаю это после обеда.

— А много договоров с иностранцами хранится в голове Йена? — спросила Бет.

Ее слова звучали вполне невинно, но глаза у нее смеялись.

Харт сурово посмотрел на нее.

— Договоры часто читаются несколько иначе, когда попадают в руки разных комитетов, но Йен помнит каждое слово оригинала.

Бет подмигнула Йену.

— Я уверена, это прекрасная тема для беседы за чашкой чаю.

Йен не сдержал усмешки. Он уже давно не видел Харта таким раздраженным.

Взгляд Харта обдал его холодом, но Бет не обращала на него внимания.

— Твои чаши не пострадали в дороге? — спросила она Йена.

Сердце Йена забилось быстрее, когда он вспомнил холодное прикосновение фарфора к его пальцам, свое удовлетворение от растерянного лица Мейтера.

— Я распаковал их и расставил по местам. Они прекрасно смотрятся.

— Ты купил еще чашу? — перебил его Харт.

Поскольку Йен ответил не сразу, Бет кивнула:

— Они обе хороши. Одна белая чаша с голубым оттенком и с цветочным рисунком. Рисунки и тонкость фарфора свидетельствуют о том, что он может быть императорским. Это так?

— Безусловно, — ответил Йен.

— Я нашла книгу в Париже, — с лукавой улыбкой объяснила она.

Йен взглянул на нее и забыл обо всем на свете.

Только краем глаза он заметил взгляд Харта, казалось, какое-то насекомое жужжит, мешая ему слышать.

Почему Бет всегда знала, какие слова были нужны ему, и очень точно — когда их произнести? Даже Керри не понимал его так хорошо.

Она видела и впитывала все: роскошную комнату, длинный стол, блестящие серебряные блюда и приборы. Портреты мужчин Маккензи, картины с землями, принадлежавшими Маккензи, и собак Маккензи, и лакеев в белых перчатках.

— Я была удивлена, что у вас нет волынщика, — обратилась она к Харту. — Я представила себе, как мы идем к обеду под звуки волынок.

Харт пренебрежительно посмотрел на Бет.

— В доме у нас не бывает волынок. Слишком громко.

— Отец любил волынки, — сказал Йен. — Но у меня от них начиналась мигрень.

— Отсюда и запрет, — сказал Харт. — Мы не из тех шотландских семей, которые описываются в книгах, не из тех, кто носит палаши и жалеет о временах Красавчика принца Чарли. Королева может построить в Балморале замок и надеть плед, но это не сделает ее шотландкой.

— А что может сделать человека шотландцем?

— Сердце, — ответил герцог Килморган. — Родиться в Шотландском клане и оставаться в своем сердце членом клана.

— Любовь к овсянке не помешает, — сказал Йен.

Он говорил серьезно, желая лишь помешать Харту углубляться в тему, что значит быть шотландцем, но ему понравилась награда в виде нежной улыбки Бет. Несмотря на то, что Харт говорил по-английски без малейшего шотландского акцента, получил образование в Кембридже и заседал в английской палате лордов, у него были твердые убеждения в отношении Шотландии и в том, что он хотел совершить ради своей страны. Он мог часами разглагольствовать об этом.